Советский кинорежиссер, заслуженная артистка РСФСР. Автор документальных фильмов "Падение династии Романовых" (1927), "Страна Советов" (1937), "Испания" (1939) и др.



"Вот мы видим стол разводов. Над ним, как насмешка, висит плакат: "Гигиена брака".

Пришел хмурый мужчина. Его жена уехала с другим. Он требует развода.

Готово. Ей будет послано извещение.

Вот еще пришли двое. Молодые. Беременна.

Готово. Какую фамилию сохраняете?"

Это не строки из фельетона советских времен, это эпизод из сценария так и не созданного фильма "Женщины" Эсфири Шуб, причем, заметим, фильма документального.

В тридцатые годы, уже будучи известным режиссером, Эсфирь пытается осмыслить судьбу женщины в родной стране, средствами кинематографа она хочет нарисовать обобщенный портрет "девчат" ее времени. Где-то внутри, подспудно ее творческое начало требует глубокого осознания вечных человеческих проблем, настоящих ценностей, но увы… Из-под пера выходит очередной миф, схема идеального робота, призванного служить Великому Государству.

Эсфирь, как и многие "железные женщины", ее современницы, была подлинной дочерью революции. Уроженка Черниговской губернии, она происходила из местечковой еврейской семьи и, конечно, испытала все тяготы подобного положения. Только личное вмешательство отца позволило Эсфирь стать слушательницей Московских высших женских курсов. В качестве будущей специальности Шуб выбрала русскую литературу. Вместо сердечных курсистки того времени занимались смутами общественными. Не стала исключением и юная Эсфирь, азартно ринувшаяся в назревающий революционный вихрь. С подружками они шептались о подпольных организациях, трепетно, но весьма неопределенно обсуждали "борьбу за свободу". «"Пуришкевич" — было самым обидным словом», — вспоминала позже Эсфирь. Ее самым любимым поэтом стал Маяковский, необычный, такой "свой", такой современный.

После революции Эсфирь со своим гуманитарным образованием оказалась в затруднительном положении. Таковые специалисты молодому социалистическому государству не требовались, и девушка от нечего делать стала исправно посещать занятия пролетарских поэтов. Было, конечно, интересно — стихосложение преподавал сам Андрей Белый, но вскоре Эсфирь поняла, что и здесь ее способности и наклонности вряд ли пригодятся. Она не писала стихов, не интересовалась теорией искусства, не пробовала себя в критике. Было от чего впасть в уныние.

Эсфирь спасло только то, что столица решением новой власти переехала из Петрограда в Москву, и на этой почве, как грибы после дождя, стали множиться разнообразные бюрократические организации. В одну из них — Театральный отдел Наркомпроса (ТЕО) — и направила свои стопы Эсфирь в поисках работы.

Осенью 1918 года Шуб зачислили в штат ТЕО на должность секретарши. Каких только деятелей русской культуры не перевидала тогда Эсфирь! И Станиславский, и Маяковский, и Мейерхольд, и Есенин, и даже сам Федор Шаляпин пожаловал однажды в Наркомпрос в широкополой фетровой шляпе. Однажды в ТЕО заглянул и Сергей Михайлович Эйзенштейн. Он желал поступить художником в театр и стать учеником Мейерхольда. Эсфирь поделилась с молодым человеком своей мечтой о кинематографе. Эта таинственная муза постепенно все больше и больше притягивала к себе девушку. Эсфирь казалось, да так оно, вероятно, тогда и было, что кино — единственное искусство, которое может передать напряженную динамику революции, что только оно утолит ее жажду быть на переднем крае жизни, в гуще событий. Эйзенштейн слушал Эсфирь заинтересованно, хотя по-прежнему продолжал бредить театром. Последнее обстоятельство, правда, не помешало ему уже скоро изменить любимой музе, а с Шуб они стали друзьями на долгие годы.

Итак, в 1922 году Эсфирь пришла в фотокиноотдел, вскоре реорганизованный в Госкино, и попросилась на должность заведующей перемонтажом и редактором надписей фильмов. Она мало себе представляла новую работу, но на этот раз интуиция Шуб не подвела. Это, как оказалось впоследствии, для нее стало самым верным жизненным решением.

Пример Эсфирь Шуб, ее жизненный успех, можно смело представить как иллюстрацию давно затертого выражения: не место красит человека… Вот уж поистине, чего могла ожидать молодая женщина на такой скромной должности? Не актриса, не режиссер, не оператор и даже не в съемочной группе, где все-таки сохранялись бы надежды обрести перспективные знакомства. Эсфирь каждый день приходила в полутемную комнатку с монтажным столом в углу, брала ножницы и в одиночестве или с напарницей принималась за пленку. Прокатные конторы Госкино были полны отечественных и зарубежных фильмов, плохо, кустарно смонтированных в "ателье", либо с такими сюжетами, которые, по разумению советской цензуры, требовали значительных купюр.

Первым фильмом, подготовленным Эсфирь к прокату, был авантюристический американский детектив, чуть ли не в пятидесяти роликах — "Серая тень". В руках Шуб перебывали десятки ковбойских, комедийных, приключенческих, драматических лент, которые она с яростным азартом резала и склеивала по-своему, сочиняла заново сюжеты. В запасниках проката Эсфирь разыскала маленькие ролики с участием Чарли Чаплина. Массовый зритель в России в начале 1920-х годов почти не знал этого имени. Шуб с восторгом отсмотрела найденные кадры и собрала из разрозненных роликов сюжет, пародирующий оперу "Кармен", сама придумала надписи, и успех превзошел все ожидания. Зрители много смеялись, валом валили посмотреть на новую звезду, и это был едва ли не первый фильм на советском экране с участием Чарли Чаплина.

Эсфирь настолько увлеклась новым делом, что принесла в собственную квартиру монтажный стол, маленький проекционный аппарат, короткие ролики из разных фильмов и по вечерам с энтузиазмом создавала новые этюды, причудливо склеивая кадры. Часто к Эсфирь захаживал и Эйзенштейн, который в то время служил в Пролеткульте театральным режиссером, и тогда они сообща принимались кромсать пленку, не замечая, за этим веселым занятием как бежит время. Однажды они вместе с Сергеем Михайловичем перемонтировали многосерийный немецкий фильм "Доктор Мабузо", который с успехом пошел в прокате.

Постепенно за монтажным столом Эсфирь Шуб становится признанным профессионалом, к ней идут за советом, она развила в себе феноменальную память на кадры, научилась видеть тончайшие переходы планов и слышать особую гармонию кинематографического ритма, но самое главное, она поняла магическую силу ножниц. В кино все еще начиналось, еще не были сняты фильмы великими итальянцами, еще не изощрялись в спецэффектах голливудцы, — да что там! — еще "великий немой" не заговорил. Сколько открытий ждало того, кто брал в руки съемочную камеру и садился за монтажный стол! Эсфирь изучала неизведанную территорию кино с огромным интересом, каждый день изобретая что-то новое.

Она стала посещать лабораторные занятия мастерской Кулешова, который к тому времени уже был признанным в мире экспериментатором в монтаже, и вскоре Эсфирь перевели на новую работу в настоящую киностудию. Теперь она больше не собирала фильмы из разрозненных кусков. Впервые она держала в руках пленку со многими дублями, снятую по сценарию, впервые она имела дело с режиссерами, стремясь воплотить их замысел. Во время работы над фильмом режиссера В. Шкловского "Крылья холопа" Эсфирь обратила внимание на выражение глаз артиста Леонидова, когда вспыхивала осветительная аппаратура. Обычно этот "рабочий" метраж отрезался в процессе монтажа, но взгляд Леонидова в этих кадрах потрясал своей достоверностью и трагической силой, и Эсфирь задумала использовать их для выявления смыслового рисунка роли Ивана Грозного. Предложение Шуб с восторгом принял режиссер, с тех пор Эсфирь стали приглашать в павильон во время съемок и советоваться с ней.

Наконец-то Эйзенштейн оставил театр и предложил Шуб работать над режиссерским сценарием своего первого фильма "Стачка". Казалось, судьба Шуб в кинематографе определялась наилучшим образом, она могла бы удачно сотрудничать с талантливым режиссером, самой снимать игровые фильмы. Но Эсфирь искала свой путь, ее неудержимо влекло все, что было связано с самой живой, горячей действительностью. Она познакомилась с Дзигой Вертовым, который в конечном счете, и помог ей выбрать свое место в кинематографе. Этот талантливый новатор и изобретатель искал новые средства выражения в хронике, в кинодокументе, и именно документальное кино увлекло Шуб.

Надо сказать, что к неигровым фильмам в те годы было отношение весьма пренебрежительное. Конечно, уже все понимали, сколь бесценны кадры хроники, запечатлевшие великие исторические события или знаменитых людей, но нельзя же к документу относиться как к произведению искусства, нельзя же, в самом деле, с помощью документа выразить собственные взгляды. Но, посмотрев фильм Эйзенштейна "Броненосец Потемкин", Эсфирь, потрясенная, задумалась: а разве невозможно о той же истории рассказать художественно, без помощи актеров, с реальными действующими лицами. Шуб часами просматривала хоть и некачественные, но такие захватывающие хроникальные кадры дореволюционной России, Первой мировой войны, февральского переворота. Эти истертые пленки волновали Эсфирь, заставляли лихорадочно мыслить, придумывался сценарий о великой эпопее России в начале века. Неожиданно Шуб узнала, что последний царь Николай II имел своего кинооператора и много снимался. Как найти эти хроники? Кто даст время на их поиск?

В сомнениях Эсфирь обратилась к директору студии Трайнину, объяснив ему свой грандиозный замысел. Но директор был человек трезвомыслящий. Он не представлял себе, как можно из разрозненных кусков хроники, снятых в разные годы, сделать осмысленный фильм. Это еще никому не удавалось. И лишь благодаря упорству и настойчивости Шуб, Трайнина все-таки удалось переубедить, разрешение было получено.

В конце лета 1926 года Эсфирь едет в Ленинград и с огромным трудом разыскивает киноархив бывшего царя. Шестьдесят тысяч метров пленки за два месяца просмотрела она, пять тысяч выбрала для фильма. Готовая картина в семи частях имела тысячу семьсот метров. Директор студии сам дал название новому фильму "Падение династии Романовых" и сам же придумал большой плакат для рекламы: двуглавый орел, накрест зачеркнутый двумя толстыми красными линиями.

Фильм, смонтированный только из хроникальных кадров, нес в себе огромный эмоциональный накал, он стал началом мифологической летописи о Великом Государстве и имел колоссальный успех у зрителей не только в стране, но и далеко за ее пределами. Эсфирь Шуб создала невиданный доселе в мировом кино жанр.