Полёты на воздушных шарах всегда вызывали большой интерес, а уж те, что совершала американка Леона Дар, и подавно. Конкурентов она не знала. Отважная воздушная гимнастка поднималась в небо, уцепившись зубами за каучуковый зажим. С шаром её связывал лишь тонкий металлический трос, прикреплённый к трапеции под корзиной. Высоко над землёй гимнастка бралась за трапецию и проделывала на ней головокружительные трюки. В Россию Леона Дар приехала впервые летом 1887 года. Свои полёты в Москве она совершала из знаменитого сада «Эрмитаж». Московская газета «Новости дня» называла их «демонстрацией замечательной ловкости», «поразительным по искусству и красоте зрелищем». Через несколько выступлений аэронавтка покинула Россию, но спустя два года приехала опять.

В то лето в Белокаменной выступал соотечественник американской гимнастки, воздухоплаватель-парашютист Шарль Леру. Однако даже его громкое имя и рискованные прыжки не ослабили впечатления от воздушного номера бесстрашной гимнастки. Гастроли Леоны опять начались в саду «Эрмитаж». Поднималась она не одна. Её сопровождал аэронавт Эдуард Спельтерини, а иногда и кто-нибудь из зрителей, пожелавший испытать свою храбрость (разумеется, не бесплатно).

Спельтерини управлял подъёмом и спуском шара, а также помогал Леоне Дар после её выступления подняться по верёвочной лестнице в корзину. Обычно шар уносило ветром за пределы Москвы, и там, бывало, случались неприятные происшествия. Об одном из них газета «Новости дня» сообщала: «Последний полёт Леоны Дар ознаменовался довольно печальным инцидентом. Воздухоплаватели опустились в трёх верстах от Рогожской заставы, на поле, засаженном картофелем. Крестьяне с гиканьем и криками окружили их. „Режь, рви, круши!“ — ревела толпа. Некоторые из селян выкапывали картофель и швыряли его в воздухоплавателей. Помощи осаждённым ждать было неоткуда, и крестьяне, разорвав в трёх местах шар и обрезав канаты, поддерживающие корзину, принялись за расхищение всего, что попадало под руку. Наконец прибыла полиция, и воздухоплаватели кое-как освободились от неистовствовавшей толпы».

В начале августа 1889 года Дар и Спельтерини приехали в Казань, где также намечались полёты. Стартовая площадка была устроена в излюбленном месте отдыха горожан — Панаевском саду. Уже второй полёт, состоявшийся 10 августа, стал из ряда вон выходящим событием: было широко объявлено, что вместе с заезжими аэронавтами решил лететь профессор Казанского университета Н.П. Загоскин, в то время уже известный историк, археолог и общественный деятель! Наполнение шара светильным газом началось в полночь с 9 на 10 августа. Загоскин вспоминал, что всю ночь находился около шара, с любопытством наблюдая необычный процесс, а потом уехал. Возвратившись в сад к 5 часам вечера, профессор не узнал шара: посреди взлётной площадки величественно колыхался огромный аэростат, окружённый многочисленной публикой! На его оболочке выделялась крупная надпись — «Леона Дар».

Перед самым стартом выяснилось неприятное обстоятельство: шар, наполненный местным светильным газом невысокого качества, с трудом сможет поднять лишь трёх человек. И Спельтерини (с согласия Загоскина) решил пойти на большой риск: отправиться в полёт без якоря и с минимальным запасом балласта. «Само собой разумеется, — рассказывал позже профессор, — рассуждать о риске было поздно. Оставалось успокаивать себя репутацией господина Спельтерини как опытного аэронавта, да ещё соображением о том, что ему его голова так же дорога, как и мне моя».

Около 7 часов вечера «воздушный корабль» был готов к полёту. Спельтерини и Загоскин уже устроились в корзине аэростата, когда на эстраде появилась Леона Дар — красивая женщина в ярко-лиловом костюме, плотно облегавшем её стройную фигуру. Грациозно раскланявшись с публикой, она по ковровой дорожке прошла к аэростату, взяла загубник, руками ухватилась за трапецию и повисла под корзиной, приподнятой над землёй. «Пускайте!» — скомандовал Спельтерини. Под гром духового оркестра и бурю рукоплесканий шар стал плавно подниматься вверх. Едва он достиг высоты 30–40 метров, как Леона Дар бросила трапецию и, широко раскинув руки в стороны, продолжала полёт, держась лишь за один каучуковый зажим. «Картина, развернувшаяся под нашими ногами, не поддаётся никакому описанию, — вспоминал профессор Загоскин. — Надо самому пережить эту волшебную страницу сказок, чтобы иметь о ней точное представление». Далеко внизу остался Панаевский сад, из которого доносились звуки оркестра. Аэростат медленно плыл над вечерней Казанью. «Испытывал ли я чувство страха? — писал Загоскин спустя три дня после полёта. — Будучи далёк от мысли бравировать и рисоваться, я, положа руку на сердце, отвечу, что — нет. Впрочем, виноват, было в первые минуты нашего полёта обстоятельство, которое заставляло сердце моё биться очень и очень беспокойно. Это — отчаянная смелость госпожи Леоны Дар, висевшей внизу. Жутко было видеть сквозь открытый у наших ног люк неустрашимую аэронавтку, эффектно распластавшуюся в воздухе. Обращённое к нам в люк красивое лицо Леоны Дар дышало смелостью и энергией, тогда как челюсти её с судорожной силой стискивали каучуковый зажим. Волосы становились дыбом при взгляде на отчаянную аэронавтку». Когда Леона Дар поднялась в корзину, лицо её, по словам профессора, горело, а глаза лихорадочно блестели. Она, тяжело дыша, почти в полном изнеможении склонилась на борт. Два-три глотка коньяка, предусмотрительно захваченного Спельтерини с собой, привели её в чувство. Шар опустился в окрестностях Казани, и в тот же вечер аэронавты возвратились в Панаевский сад.

Воздушное путешествие очаровало казанского профессора. «Буду только ждать случая возобновить это дивное наслаждение», — писал он. И мечта его скоро сбылась. Через пять дней, 15 августа, он вместе с Леоной Дар и Спельтерини совершил второй полёт. Подготовка к полёту сильно затянулась, её пришлось вести под дождём, и старт состоялся лишь поздно вечером. После номера Леоны Дар воздушное течение понесло аэростат к лесу! На беду, шар начал быстро терять высоту. За борт полетело всё, что можно было выбросить: гайдроп (канат, смягчающий посадку), верёвочная лестница, трапеция, провизия и даже гардеробная корзинка Леоны Дар. С большим трудом удалось дотянуть до ровного места. Опустились уже в полной темноте. Воздухоплаватели обнялись и поздравили друг друга со счастливым исходом полёта.

Вскоре в Казани вышла в свет брошюра Загоскина под названием «На аэростате. Из впечатлений воздушного путешествия». Тогда же он обратился через газету «Волжский вечер» с предложением обсудить, что значила беспредельная отвага Леоны Дар, граничившая, по его мнению, с безумием. Он считал, что воздушная гимнастка совершает столь отчаянные полёты в гипнотическом состоянии. Но так ли это? «Было бы желательно, — писал Загоскин, — чтобы ответ на мой вопрос дали специалисты». В газете развернулась настоящая дискуссия, но к общему мнению прийти так и не удалось. Один из казанских врачей призывал «из чувства сострадания не дозволять Леоне Дар её полётов» и прекратить их, хотя бы и «административным порядком».

О дальнейшей судьбе бесстрашной аэронавтки известно немного. Её компаньон Эдуард Спельтерини прославил себя многократными перелётами через Альпы. Он первым начал полёты в Южной Африке. Ему удалось установить мировой рекорд для аэростатов, поднявшись на высоту более 10 тысяч метров. Но летал он уже без Леоны Дар.

В 1896 году с отчаянной воздухоплавательницей встретился французский журналист Де-Фретт. «Я был представлен Леоне Дар общим нашим другом, — вспоминал Де-Фретт. — Гимнастка припомнила случай, когда оборвалась-таки в воздухе, но, к счастью, как раз над крышей пятиэтажного дома, на которую она приземлилась».

«Никогда не забуду обеда, состоявшегося у неё в первый день нашего знакомства, — писал французский журналист. — После основательного возлияния мы сели за стол. Каково же было моё удивление поданному супу… из коньяка. Следующее блюдо оказалось с вином. Соус третьего — из виски. Когда же очередь дошла до жареной курицы, голова нашей хозяйки, уже покачивавшаяся на грациозных плечах, наконец опустилась на стол. Спустя несколько мгновений раздался храп (как замечательно может храпеть красивая женщина!), давший нам понять, что Леона крепко спит».

Прошло около четырёх лет после гастролей Леоны Дар в России, и у неё появился последователь, москвич, разносторонний спортсмен Жан Овербек. Он начал демонстрировать полёты, держась зубами за платок, привязанный к корзине воздушного шара. Проделывал он в воздухе и рискованные гимнастические упражнения. В это время Леона Дар уже не выступала. Совершив ровно 99 своих впечатляющих полётов и будучи суеверной, она не захотела рисковать своей жизнью, чтобы подняться в небо в сотый раз.