Так откуда всё-таки пришёл Аполлон в Грецию — с севера или с востока? Для того чтобы выяснить этот вопрос, необходимо перейти от богов к людям, к народам, пронёсшим своих кумиров через пространство и время. Для начала отправимся в Северное Причерноморье середины II тысячелетия до н. э., не забывая о том, что ираноязычных племён в тех краях, по всей видимости, ещё не было. Они пришли позже, вслед за другим народом, и потому называли себя по отношению к нему «папа» — младшие. По свидетельству Страбона, оба побережья Чёрного моря, и северное и южное, были тесно связаны между собой напрямую через море ещё со времён позднебронзового века. Не были закрыты для контактов и торговли другое пути: морские вдоль побережий и сухопутные в обход моря с обеих сторон, западной и восточной. Для Ахилла не составило труда сменить родину на «далёкую» Фессалию, основательно прижиться там, а позже возвратиться в свои края. Напомним заодно, что малоазийские венеты жили не только в Троаде — география их распространения довольно-таки широка, скажем, Антенор со своим войском пришёл из Пафлагонии — области, расположенной на южном берегу Чёрного моря, непосредственно напротив Таврии (нынешнего Крыма). Стоит ли удивляться наличию «лады» в Малой Азии, если культ коня, свойственный малоазийским венетам, присутствует и в более отдалённых местах — у венедов Прибалтики и у славян по всему ареалу их расселения.


Не случайно наш поиск начался с Трои, с Малой Азии. Общность культур протославян и малоазийцев прослеживается ещё с энеолита. И позже она не пропадает, не сглаживается ни временем, ни контактами с иными этническими группами. Погребение Гектора, описанное в «Илиаде», тризна, погребальный костёр и всё сопровождающее это действо не могут не привести на память славянские погребальные обряды, сохранившиеся до X–XII веков н. э. и имевшие почти трёхтысячелетнюю историю, то есть, уходившие в середину II тысячелетия до н. э. Они более чем похожи, они совпадают до мелочей, как, например, курган Патрокла (товарища Ахилла, тоже тавроскифа) и черниговский курган X века н. э. Чёрная Могила и описание погребения русса у Ибн-Фадлана. В IX веке н. э. мы встречаем в войске Святослава под Доростолом то же трупосожжение с жертвами и возлиянием вина. Причём Лев Диакон Калойский, описавший события русско-византийской войны, так и говорит, что «приняли они, руссы, эти эллинские таинства от товарищей Ахилла».
Мы уже останавливались на присутствии в Северном Причерноморье сколотов. Этноним этот дожил до середины V века до н. э., когда его засвидетельствовал Геродот. Но история сколотов значительно древнее — вспомним про воинственные племена, упоминаемые X. Коте. И если праславянские племена Подунавья шли на Балканский полуостров с севера, то их сородичи, обитавшие восточнее, продвигались в Малую Азию в том же направлении, с севера на юг, используя все вышеназванные пути или один из них, наиболее удобный. В принадлежности сколотов к праславянам сомневаться не приходится, это убедительно доказал Б. А. Рыбаков. Присутствие предков в Северном Причерноморье и Таврии глубоко запечатлелось в народной памяти славян — именно в тех местах располагался так называемый ирий — загробный мир более поздней славянской мифологии, «„райская земля“, лучше которой ничего на свете нет». В такой форме сохраняется память о прародине у народов, выходящих из последней стадии доклассового общества.
На Юг с одной обширной прародины вели два пути, а значит, существовало два основных направления проникновения в Средиземноморье славянских народов, а с ними и культов славянских богов. При таком объяснении проблемы, откуда пришли в Грецию чуждые боги — с Севера или с Востока, из Подунавья или из Малой Азии, становится ясно: с обеих сторон и примерно в одно время — в середине II тысячелетия до н. э. Однако не следует понимать, наверное, этот процесс как Великое переселение народов. Значительно большая, основная масса праславянства оставалась на прародине. Но наиболее подвижная, молодая, раннедружинная прослойка устремлялась в оживлённые и богатые приморские области. Процесс этот характерен для всех индоевропейских народов того времени, и исключать из него представителей праславян, крупнейшего этнического массива древней Европы, нет оснований, тем более что и археологические данные позволяют нам судить об этом.
Современные исследователи показали, что на долгом, многотысячелетнем пути славянства были и взлёты, и падения, и раннегосударственные образования задолго до Киевской Руси. Лингвисты также вычленяют тот период как историческую эпоху со значительными сдвигами в экономике и социальной структуре племён (выделение воинов и вождей). Славянские термины, связанные со скотоводством, в частности, для той эпохи распространены «от Адриатики до Архангельска».
Итак, по всей видимости, носителями культа божества (Кололо), сохранившего в себе основные черты покровителя пастухов и земледельцев, была племенная молодёжь. Отметим сразу, Б. А. Рыбаков считает, что «исходная точка многообразного облика Аполлона связана со скотоводческой пастушеской средой». Молодые воины-пастухи двигались на юг, вовлекая в это движение другие народы, точнее, соответствующую им часть этих народов (возможно, они сами в качестве составной части были вовлечены в это движение). Правильнее было бы говорить не о едином, одновременном переселении, а о целом ряде малых вторжений на протяжении веков. Вовлечённые в процесс «культурной интеграции» и осевшие на новых землях пришельцы частично ассимилировали местное население и подвергались сами ассимиляции, привнося при этом элементы своей культуры.
Что же двигало переселенцами? И почему они отрывались от своего народа, от своей земли и устремлялись в далёкие края? У них не было своей земли как таковой, а сама жизнь мыслилась бесконечным медленным движением. В середине II тысячелетия до н. э. закончилось расселение по Европе кочевых пастушеских племён, в том числе и праславянских. Земли Подунавья, бассейны Одера, Вислы, Днепра, а также Северное Причерноморье были ими прочно заняты, включая и промежуточные территории. Благодаря длительным контактам древних индоевропейцев, ещё не успевших резко обособиться друг от друга, земли к югу не были неведомыми краями (вспомним о направлении балканских экспансий), они всегда представлялись привлекательными. В то же время резкое увеличение численности племени, происходившее на фоне возрастающего материального благополучия как результата оседлости, заставляло отправлять часть молодёжи «на новые места жительства». Безусловно, действовал и фактор, определяемый для более поздних времён термином «казачество» [2]. Не исключено, что в пограничных районах происходило слияние с иными этническими группами, например, фракийцами или венедами. Последние или сами являлись частью славянского мира, или были в значительной мере ославяненными кельтами [3]. На самых ранних этапах своего развития праславяне были смешанным народом, чем объясняется в дальнейшем их отличительная черта — способность к ассимиляции и ассимилированию [4].
Единство праславянского населения на огромной территории подтверждается как ареалом распространения археологической культуры «шнуровой керамики» (она же культура «боевых топоров») и культуры «курганных погребений», связанной с тшинецко-комаровской культурой XV–XIII веков до н. э., так и более поздними пшеворской и зарубинецкой.
Заслуживает внимания, что скорее всего даже на Юге между сколотами и праславянами Подунавья ни территориального, ни этнического разрыва не было. В промежутке между ними лежали земли «таинственных» агафирсов. Но настолько ли они таинственны? Попробуем разобраться с ними как с частным случаем «культурной интеграции». Геродот доносит до нас греческую версию легенды, по которой Геракл в поисках потерянных быков Гериона прибывает в скифские земли, где встречается с женщиной-змеёй. От неё у Геракла рождаются трое сыновей: Агафирс, Гелон и Скиф. Исходя из легенды, в родстве этой троицы сомневаться не приходится. В этнической принадлежности гелонов и скифов того времени тоже сомнений нет — это праславяне с возможными включениями иных этносов. Ираноязычные скифы-кочевники появятся в здешних местах значительно позднее. Нет сомнения в сколотской версии легенды: суть прежняя, хотя братья носят другие имена, — племена их родственны. Приглядимся к агафирсам внимательнее. Геродот пишет об общности жён у них, обычае наносить на тело татуировку и красить волосы в синий цвет. Последнее возможно только в том случае, если агафирсы светловолосы. Стоит вспомнить Юлия Цезаря, упоминавшего бриттов, у которых был также обычай краситься в синий цвет. Ещё в прошлом веке А. К. Толстой обратил внимание на то, что в Британию заодно с Генгистой и Горсой попал славянский Чернобог. Как мы знаем, боги сами не ходили. Толстой призывал отказаться от формального понимания истоков русской культуры и мироощущения и обратиться к глубинной истории индоевропейских народов.
Но вернёмся к агафирсам. По Геродоту, татуировка и плотность рисунка на теле говорили о знатности и социальном положении. В описании русов Ибн-Фадланом, в котором много сходного с геродотовскими заметками по части обычаев, есть такое: «И от края ногтей иного из русов до шеи имеется собрание деревьев, изображений и тому подобного». Речь, конечно же, идёт о татуировках.
Где мы можем встретить агафирсов ещё? Оказывается, на Делосе, у алтаря Аполлона. «И с шумом алтарь окружают толпы дриопов, критян и раскрашенных агафирсов», — свидетельствует Вергилий в «Энеиде». Агафирсы не только участвовали в обрядовых празднествах, посвящённых «пришельцу с севера», но и делали это совместно с нашим старым знакомым Энеем.
Делались попытки этнически привязать агафирсов к фракийским племенам. Прямо скажем, попытки довольно-таки робкие, но небезосновательные. Вспомним про контакты праславян с Фракией. Вспомним фракийского царя Реза с его войском, защищающим Трою. Вспомним и то, что многие переселенцы из Малой Азии перебирались в новые места на фракийских кораблях, когда те возвращались на родину. И это далеко не все факты наличия связи, родства.
Мы не будем рассматривать проблему славяно-фракийского единства. Здесь нам трудно что-либо прибавить к изысканиям одного из исследователей древнего мира, учёного и писателя Владимира Ивановича Щербакова — создателя теории глобальных перемещений племён и народов на протяжении тысячелетий. Теория Метаистории многогранна и многоплановая. У нас есть все основания полагать, что будущее науки не за «историческими» статистами и статистиками, не за очередными компиляторами античных и средневековых авторов, а за теми, кто сможет понять и осознать историческую картину мира во всей её сложности, в движении.
Сейчас ещё не все осознали, что с созданием обобщённой теории Метаистории мы вступаем в новую эру научного мировидения, что сама историческая наука поднимается на наших глазах на иную, качественно новую ступень своего развития. Но, как говорится, большое видится на расстоянии. Современники не всегда могут оценить происходящее по достоинству.
Славяно-фракийская проблема входит в теорию Метаистории одним из звеньев. Настоятельно рекомендуем читателю ознакомиться с её популярным изложением, опубликованным под названием «Века Трояновы» в сборнике «Дорогами тысячелетий», выпуск второй, вышедшем в 1988 году в издательстве «Молодая гвардия». Нет сомнения, что Фракийская Русь для подавляющего большинства читателей — терра инкогнита.
Мы же не ставим задачи вычленения из праславянской массы отдельных частей, народов, племён, имевших на определённом этапе свой путь развития. Для нас важно и существенно то, что другие этносы в зоне влияния сливались с коренным населением прародины славян, впитывали в себя элементы культуры (закономерно шёл и обратный процесс) и в дальнейшем уже являлись распространителями этих элементов наряду с самими праславянами. Прокопий Кесарийский в «Войне с готами», например, писал, что анты и славяне были когда-то одним народом и что в древности славян называли спорами (рассеянными). Он приводит свою трактовку такого названия. Но вероятнее будет предположить, что «рассеяны» они не потому, что «живут отдельными посёлками» (так же жили и другие народы — рассеянными посёлками ли, городами — одно и то же), а потому, что они рассеяны по земле, по другим странам. Это могло происходить в результате постоянного проникновения праславян в другие этносы, разноэтнические образования.
Вся трудность розыска представителей праславянства заключается в том, что оно было бесписьменным и потому не сохранило собственных этнонимов [5]. В историю же народов, обладавших письменностью, славяне входили, как и другие общности и их части, под различными и часто менявшимися названиями. Вторая главная причина заключается в том, что праславянам было свойственно трупосожжение на протяжении двух с половиной тысячелетий — это существенно затрудняет работу антропологов. И тем не менее по мере развития науки история протославян — праславян — славян не только раздвигает свои временные рамки, но и расширяет географические границы.
Таким образом, и этническая цепочка: энеты — венеты — праславяне Подунавья — венеды — сколоты, и цепочка географическая: Малая Азия — Эгеида — Балканский полуостров — Северная Италия — побережье Балтики — Поднепровье — Северное Причерноморье — замыкаются. В центре замкнутой цепи на огромных пространствах раскинулась древняя прародина славян с культом Лады-Лели-Кополо, глубоко архаичным по своему характеру. В восточной, южной и западной пограничных зонах этой области почитались более «современные» боги: Лето-Артемида-Аполлон.
Чем же объясняется разница между божествами и их культами, если они имеют общие корни? По Б. А. Рыбакову, «расщеплением единства благодаря вовлечению в разные сферы влияния» и прежде всего уже упомянутым расслоением самих праславян. Для тех, кто остался на родине, Кополо по-прежнему мирный бог, отвечающий за плодородие, скот, благосостояние и солнечный свет. Переселенцы же вкладывают в старое божество и новые качества.
По Ж. Дюмезилю [6], всех основных богов индоевропейского пантеона можно разбить на три группы, соответствующие основным их носителям внутри племени: первая — боги магии, культа и закона, вторая — боги насилия и физической силы (войны), третья — боги плодородия, материальных благ и здоровья. Но на практике, как показали исследования, всё обстояло гораздо сложнее. И часто «бог-труженик» превращался по совместительству в «бога-воина» — боги теряли свои функции, приобретали новые или же совмещали и те, и другие. Видимо, так случилось и с Кополо — знаменем переселенцев. Для них самих он оставался добрым богом, заботящимся о благосостоянии и здоровье. И одновременно он же, как «бог-воин», вёл их в походах. Для племён же, подвергшихся экспансии с севера, Кополо был тем самым «губителем», каким запомнился «микенским грекам». Но прошли сотни лет, и в сознании потомков аборигенов и переселенцев действует уже нечто обобщённое: Аполло, который сразу и губитель и целитель, и свой и чужак. Память спластовалась, выковала странный, необъяснимый с точки зрения эволюции на местной почве образ. Усиливается этот образ тем, что идёт в Эгеиду и с Востока, из Малой Азии, где уже успел освоиться, как освоились там переселенцы сколоты-тавроскифы, влившиеся в родственные индоевропейские малоазийские племена. Отдельные «кололо», пришедшие с прародины разными путями, сливаются в Средиземноморье в единого, многофункционального бога, который проходит в течение веков основательную творческую обработку (в успениях расцвета мифотворчества и культуры в целом) и становится знакомым нам Аполлоном. Ещё до этого он вместе в Энеем прибывает в Северную Италию, где он вовсе не чужак, но и не совсем свой; проходит тысячелетие, он поднимается вверх по ступенькам и, наконец, занимает одно из ведущих мест в пантеоне богов могущественной Римской империи.
У себя на родине Кополо не сделал такой блестящей карьеры. Когда-то он был единым и неделимым. Потом его «половину» унесла молодёжь племени. На родину доходят слухи о победах племенной молодёжи, племенного бога — отсюда и «дары гипербореев» — знак почитания кумира, отличившегося в чужих землях, ушедшего с сыновьями, внуками, правнуками… Только и сам кумир становится достаточно чужим, ведь он ушёл, а «уход» богов воспринимался вполне реально и конкретно. Прообраз ушедшего Кополо, каким был на прародине, таким и остался. Ему не приписывают далёких побед, потому что он всегда был рядом и продолжал выполнять свои функции. Со временем его будут вытеснять другие, более могущественные боги и он займёт второстепенное место, а ещё позже сольётся в понимании людей с ритуальным костром, с самим празднеством, с той жертвой, что ему приносили в день летнего солнцестояния, — и превратится в соломенную куклу, сжигаемую на костре.