В кельтском эпосе упоминания о волшебной чаше встре­чаются так же часто, как и о котле. Чашам приписывается множество магических свойств. Вот, например, что говорится в ирландской повести «Приключения Кормака в стране обе­тованной» (Кормак в конце своих странствий получает от жителя сида волшебную чашу): «В руке воина помещалась золотая чаша. Кормак изумлял­ся чаше, из-за множества ликов на ней и странности исполне­ния. „Есть нечто в ней еще более странное, — сказал воин. — Пусть под ней будут сказаны три лжи, и она расколется натрое.
Потом пусть под ней будут сделаны три справедливых утвер­ждения, и она соединится вновь, какой была прежде. Воин сказал под ней три лжи, и она раскололась на три части».
В валлийском сказании «Манавидан, сын Ллира» один из героев повествования, Придери, попадает в заколдован­ный замок, где висит золотая чаша. Как только он касается чаши, его руки тут же прилипают к ней, ноги к полу, а сам он лишается дара речи. В аналогичную ситуацию попадает и его мать Рианнон, спеша на выручку сыну: «И, войдя туда, уви­дела она Придери, державшего чашу, и подошла к нему.
„О сын мой! — воскликнула она, — что ты здесь делаешь? “ И она протянула руку к чаше, и, как только она коснулась ее, рука ее также прилипла к чаше, а ноги — к мраморной плите, и ока не могла сказать ни слова...» Так или иначе котлы и чаши в кельтском эпосе связаны с функцией речи — воины, ожившие при помощи котла, остаются немыми, прикосновение к волшебной чаше может лишить дара речи, и, наконец, волшебные чаши раскалыва­ются, если над ними произносят неправду, и восстанавлива­ются от сказанной правды. Такое отношение к речи весьма характерно для народов, не имевших письменности. Кроме того, сама речь была довольно сильным оружием друида, и одним из самых страшных для него наказаний была потеря речи; как уже упоминалось, друид, не знающий, как пра­вильно говорить, — одно из великих бедствий для Ирландии.