Следует сразу сказать, что мы со Стивом были знако­мы задолго до того, как я провела с ним регрессию. Он один из моих лучших друзей, и мы часто вспоминаем о старых добрых днях нашей молодости. Вы можете предположить, что наша дружба могла помешать ему быть объективным в оценке результатов сеанса, однако это не так. У меня было две причины предложить ему регрессию: во-первых, он всю жизнь страдал несварени­ем, и я надеялась, что нам удастся устранить эту пробле­му. Во-вторых, я знала, что он никогда не станет притво­ряться, будто вошел в гипнотический транс, если этого не произойдет, и не будет утверждать, будто регрессия при­несла какие-то результаты, если этого не случится. Стив не скептик и не слабовольный человек. Перед началом се­анса он заверил меня, что не возлагает особых надежд на регрессию, — он не удивится, если она чем-то ему помо­жет, и не разочаруется, если ничего не выйдет.

Почти сразу же Стив оказался в Китае. Он был крестьянином, выращивал злаки и разводил животных. Его жена умерла, и он остался с двумя сыновьями и до­черью. Стиву было за шестьдесят, он страдал болезнью, которую мы сейчас назвали бы раком желудка, и о нем заботились дети.

Я провела Стива через его спокойную, желанную смерть, надеясь, что вслед за этим он начнет описывать свою следующую жизнь. Вместо этого он оказался посре­ди зеленого луга — самого прекрасного луга, какой ему только приходилось видеть. Его окружал и словно про­низывал до самых глубин души ярчайший белый свет. Казалось, этот свет содержит в себе весь покой, мудрость, чистоту и любовь мира. Он ощутил в этом сиянии при­косновение Бога и впервые в жизни понял, что значит священный трепет.

Вот и все. Регрессия Стива закончилась, он припод­нялся с кушетки, сел, и мы начали беседу. Как обычно, он был откровенен.

— Что ж, — сказал он мне, — должен признаться: ес­ли не считать озаренного светом луга, я не чувствовал се­бя в полной мере участником всех этих событий. Я делал , о чем ты меня просила: ты задавала вопросы, я отве­чал первое, что приходило в голову. Но у меня нет ника­кой уверенности в том, что вся эта китайская история ре­альна. Не пойми меня превратно: было очень интересно. Однако в лучшем случае это похоже на просмотр кино­фильма о человеке, который не имеет ко мне никакого отношения. Но и тут следует признать, что в кино качес­тво воспроизведения гораздо лучше. Извини.

Я заверила друга, что извиняться не стоит. Мы по­пробовали решить его проблему. Не было никакого об­мана, никакого вреда. На этом разговор закончился. Но, когда мы с Линдсэй работали над этой книгой, я вспом­нила этот случай. Поскольку после сеанса со Стивом прошло уже восемь месяцев, интересно было бы погово­рить с ним о результатах. Чтобы у Стива не возникло ис­кушение приукрасить истину просто из любви ко мне, я попросила побеседовать с ним Линдсэй. Она знакома со Стивом еще дольше, чем я, и можно было не сомневать­ся, что он без всякого смущения расскажет ей, что он ду­мает и чувствует по поводу того опыта.

Обратите внимание: Стив страдал несварением всю жизнь, но с возрастом проблема усугублялась, и к пятиде­сяти годам он относился к ней уже как к совершенно не­избежному злу. Список блюд, которые он мог есть, не подвергая себя страданиям, непрерывно сокращался. Больше всего Стива расстраивало вот что: стоило ему съесть хоть немного пищи после половины восьмого ве­чера — бессонная ночь была обеспечена. Спазмы и рези не позволяли ему заснуть. В деловой и социальной жизни участие в вечеринках уже стало почти профессиональной необходимостью, а они никогда не начинаются раньше восьми часов вечера. Стив уже устал придумывать отго­ворки и в какой-то момент заметил, что в последнее вре­мя его просто перестали включать в списки пригла­шенных.

— Я должен быть с тобой совершенно откровенен, правда? — сказал он Линдсэй, когда они встретились для беседы.

— Иначе этот разговор никому не нужен, — под­твердила Линдсэй.

— Так вот, если я внимательно отношусь к тому, что и когда ем, то впервые в жизни могу быть на сто процен­тов уверен, что несварение меня мучить не будет.

— А если ты отнесешься к этому невнимательно?

— Если я вообще не обращаю внимания на время трапезы и меню... — Он сделал паузу и глубоко задумчи­во вздохнул, прежде чем закончить: — То мне по мень­шей мере на семьдесят пять процентов лучше.

— С каких пор? — спросила Линдсэй.

— Я сам еще не могу до конца в это поверить — ибо готов поклясться, что я сам вообразил всю эту историю о Китае и раке желудка... Но факт остается фактом: значи­тельное улучшение в работе моей пищеварительной си­стемы и общем состоянии здоровья произошли сразу же после регрессии, которую провела Сильвия. И еще: не знаю, связано ли это с регрессией, но с тех пор я помню свои сны, а прежде этого никогда не бывало.

Если бы при этой беседе присутствовала я, то сказала бы Стиву, что после регрессии сны очень часто становят­ся гораздо ярче. Сверхсознательный ум словно получает полное признание, и у него появляется возможность ис­пробовать себя в действии. После этого он больше не желает оставаться незамеченным и активно проявляется во время сна, когда сознание не может вмешаться в его дея­тельность.

Линдсэй спросила, не произошли ли в его жизни еще какие-либо перемены, которые он связывает с исследова­нием глубин своей памяти. Стив ответил, не раздумывая:

— Самая изумительная перемена — даже более бла­готворная, чем излечение от несварения, — состоит в том, что у меня исчезла привычка постоянно волновать­ся о чем-то. Обстоятельства моей жизни далеко не безоб­лачны. Работа то есть, то нету, денег все меньше, и если в ближайшее время что-то не изменится, я не знаю, что мне делать дальше. Но теперь я уже не переживаю так, как это бывало до регрессии. Нет, я не стал пассивным, я делаю все, что считаю необходимым в моей ситуации. Но тревожит ли она меня? Нет.

Это произвело на Линдсэй огромное впечатление. Стив никогда не был нытиком, но она знала, что ему не чужда тревога — как ни старался он не выдавать ее.

— В чем же дело? Считаешь ли ты, что причина в ре­грессии как таковой? Или там открылось нечто конкрет­ное, что избавило тебя от беспокойства?

— Что-то конкретное, — ответил Стив. — Это был момент, когда я оказался на лугу, и меня озарило изуми­тельное белое сияние. У меня нет ни тени сомнения в ре­альности этого переживания. Все было так же реально, как стул, стол, чашка кофе, и я до сих пор могу в любой момент воспроизвести в душе это ощущение. Всякий раз, когда мне все-таки случается тревожиться или беспоко­иться о чем-то, я просто снова ощущаю вокруг себя этот непостижимо. Никогда этого не забуду. И я никогда не мог себе даже представить, что такой душевный покой возможен.

Случай Стива служит прекрасным примером того, как, проводя регрессию с определенной целью, мы мо­жем попутно решить и другие проблемы. Кроме того, этот случай объясняет, почему я никогда даже не пыта­юсь задавать направление регрессии. Хоть я и экстрасенс, но сверхсознательный ум клиента намного лучше знает, какую боль удерживает его клеточная память и куда нуж­но отправиться, чтобы избавиться от нее. Именно Стив, а не я сумел найти причину своих проблем с желудком; именно он завершил свое исцеление, отправившись на несколько мгновений на Другую Сторону, чтобы напом­нить себе: всё, о чем он волнуется, уже улажено Дома.