Проведя регрессии с десятками детей, я поняла, что эти случайные сеансы вряд ли могут принести им непосредственную пользу. Их рассказы о тех жизнях, которые они вспомнили, было очень интересно слушать, но какой смысл мог увидеть во всем этом ребенок? Они не помнили ни о каких травмах или незавершенных делах, влияющих на последующие жизни. Возможно, вспоминаемые ими истории о прошлых жизнях смогут вдохновить детей развивать свои способности, придадут им силы и помогут исправить свои истории жизни и личные мифы. Возможно, они послужат им путеводной нитью, как в случае с Амандой. Но будут ли помнить дети об этих моментах прозрения, когда вырастут? Не знаю.

И хотя я не видела столь драматических улучшений, как у моих детей, эксперимент оказался успешным в другом плане. Я поняла, что детей можно легко регрессировать в прошлые жизни. Я также заметила, что это не приносит никаких плохих последствий. По крайней мере, дети получают от этого удовольствие.

Процесс легко проходил у старших детей – в возрасте от восьми до одиннадцати лет. Однако мне ничего не удавалось добиться, когда я экспериментировала с несколькими детьми от четырех до шести лет. Но Чейзу было только пять лет, когда у него впервые появились воспоминания о Гражданской войне, так что я не могу делать однозначных выводов.

Все же на один вопрос можно ответить вполне определенно: маленькие дети действительно способны возвращаться к сценам своей смерти и повторно переживать состояние после смерти. Переживания, связанные со смертью, были необычайными. Я даже напоминала сама себе, что это дети описывают смерть.

Я никак не подготавливала их к тому, чтобы они «вспомнили смерть». Я не хотела пугать их заранее. Но каждый раз, закончив рассказ о жизни, они естественно переходили к описанию смерти. Все эти дети вспоминали мирную смерть, как и 62 процента добровольцев Хелен Уомбэч. Их описания смерти также совпадали. Когда они покидали свое тело, то взлетали все выше в небо, так же как сообщали об этом взрослые во время регрессий. Переход казался легким.

Я чувствовала прилив вдохновения каждый раз, когда выслушивала подобную историю из уст ребенка. Это были священные мгновения. Я чувствовала почти физически энергетический сдвиг, происходивший в комнате. Иногда мне явно казалось, что тело ребенка окружено сиянием, когда он говорит об этом совершенно умиротворенно. Я ожидала этих моментов, этих энергетических пиков, чтобы спросить, чему научила его предыдущая жизнь. И каждый раз я улавливала проблеск озарения – из уст ребенка исходили слова, несущие в себе мудрость, совершенно не объяснимую их малым жизненным опытом. Именно в эти минуты я до конца осознавала, что нахожусь в присутствии мудрых и опытных душ. Лишь тогда, когда сеанс заканчивался и дети снова возвращались в свои детские личности, я понимала, какими маленькими они были в действительности.

Во время одной из регрессий Чейза после того, как он прошел сквозь момент смерти, я спросила: «Что происходит после того, как мы умираем?» Без всяких колебаний, твердым мудрым голосом он стал объяснять: «Когда мы умираем, то получаем возможность сами решать, что предпринять дальше. Мы можем возвратиться к сцене из своей жизни, которую только что оставили, и получить любую информацию, чтобы ответить на вопросы и завершить эту жизнь. Мы также можем отправиться к своим близким, с которыми расстались, попрощаться с ними или посмотреть, что произойдет с ними в будущем. Если мы видим, что с ними все в порядке, то освобождаемся и можем покинуть Земной план». (Это его точные слова – слова семилетнего ребенка.)

Я спросила, что произойдет, если мы увидим, что у наших любимых неприятности. «Мы можем быстро возвратиться в тело, чтобы находиться рядом с этими людьми. У нас есть возможность возвратиться в духовное тело и летать над сценами жизни, которую мы оставили, чтобы видеть все происходящее в реальном времени. Мы находимся в ином времени, когда покидаем Землю. Затем мы отправляемся на Небеса, прежде чем возвратиться назад, чтобы родиться в ином теле».

Определения, сделанные Чейзом, удивительно точно совпадают с рассказами о переживаниях на пороге смерти и с описаниями состояний бардо восточной мифологии. Если это знал семилетний Чейз, не знаем ли мы все это также? Не является ли наше рождение всего лишь «сном и забвением» тех внеземных состояний, как писал поэт Вордсворт? Казалось, что Чейз нуждается лишь в легком толчке, чтобы вспомнить все это.

Описываемый эксперимент происходил в то время, когда воспоминания Чейза о Гражданской войне были спровоцированы войной в Персидском заливе. Через три года после своей первой регрессии он высказал желание возвратиться в ту жизнь, чтобы завершить свою смерть. Наконец он смог примириться с этой памятью и избавился от грусти. Снова я вспомнила о силе этого процесса – самые цепкие влияния из прошлых жизней могут быть нейтрализованы благодаря ясным воспоминаниям. Эти сеансы были исполнены глубокого смысла для нас обоих. Почему я не могла добиться того же результата во время случайных регрессий с чужими детьми? Возможно, у них не было тех тяжелых проблем, которые тревожили Чейза и Сару? А может быть, это произошло потому, что импульс исходил от самого Чейза, а не от меня?

Я достигла мертвой точки в своих экспериментах с детьми. Яне была уверена в том, что они смогут разрешить какие-либо проблемы таким образом. Тогда зачем все это было нужно? Мой энтузиазм начал угасать. Я не знала, чем заняться дальше. Приходилось только ждать, вдруг что-нибудь снова выведет меня на этот путь.