Пройдет еще, возможно, несколько десятков лет, и об этой певице почти забудут. Вместе с поколением фронтовиков уйдет в небытие ее живой голос, ее обаяние, словом, то, что представляется ценным при непосредственном общении и кажется нелепым в телевизионных повторениях и старых трансляциях. Она уплывает в лодке времени все дальше и дальше в прошлое, и вряд ли что-либо сможет удержать ее в сегодняшнем дне. Она безнадежно устаревает.

И все-таки, всякий, кто пожелает познать историю советского периода, не пройдет мимо имени Клавдии Шульженко, потому что эта артистка была тем светлым началом, которое пробивается при любом самом жестоком режиме. В атмосфере официозности Шульженко сумела лавировать между Сциллой и Харибдой — лирическим обращением к человеческим чувствам и требованиями партийных чиновников. Она оказалась живучей эстрадной звездой, отлично чувствовавшей конъюнктуру, она была достаточно устойчива в абсурдной обстановке доносов и клеветы. Она смогла выполнить свою программу-максимум и выжать весь тот объем счастья, на который было способно ее время. Оказывается, чтобы добывать счастье, тоже нужно быть профессионалом.

У харьковчанки Клавы Шульженко голос был поставлен от природы, да и музыкальными способностями Бог девочку не обидел, но самолюбивому подростку карьера певички казалась слишком мелкой. Она видела себя на сцене, покоряющей сердца зрителей трагическими монологами Офелии или Джульетты. Благо, отличный драматический театр Синельникова находился недалеко от дома Шульженко. Клаве еще не исполнилось семнадцати, когда она вместе с подругой отправилась к режиссеру Синельникову на предмет поступления в труппу. Вероятно, мэтр был несколько ошеломлен наглостью девчонок, однако согласился посмотреть их программу.

Клава решила начать с песен, и подыгрывать ей на рояле попросили молодого человека с забавным именем "Дуня". Потом оказалось, что это был будущий известный композитор Исаак Дунаевский. Так сама судьба уже на первом серьезном экзамене свела Клавдию с "нужным" человеком. В театр ее тоже приняли с первой попытки, очевидно, помогли вокальные данные, иначе трудно объяснить, почему Синельников зачислил в труппу совсем молоденькую девушку, да еще и без всякого актерского образования. Дебютом Шульженко стала оперетта Жака Оффенбаха "Перикола", где Клавдия пела в хоре — то среди уличной толпы, то среди гостей на балу.

Скоро выяснилось, что яркого драматического таланта у Шульженко не было. Конечно, она могла кое-чего добиться и в театре, особенно если учесть ее поразительную работоспособность — однажды именно ей, начинающей, поручили заменить в гастролирующем театре заболевшую актрису, потому что нужно было за ночь выучить огромный текст — однако Клавдию все больше тянуло на эстраду, к песням, в которых не было сковывающих мизансцен, длинных монологов, сложных партнерских отношений.

Она охотно принимала участие в концертах, дивертисментах, искала свой репертуар, и постепенно уже в Харькове круг ее общения стали составлять композиторы, поэты, просто поклонники, которые сопутствуют любой звезде, пусть даже местного масштаба. Наверное, те, кто знают полублатную песенку "Кирпичики" и видели подчеркнуто приличную манеру исполнения Шульженко на сцене, удивятся, узнав, что написана песня была специально для молодой Клавы и с ее легкой руки пошла гулять по городам и селам, превратившись практически в народную.

Настоящая карьера певицы началась для Шульженко в Ленинграде. На ее счастье в то время практиковались концерты в кинотеатрах, и для начинающего актера хорошей школой становились частые, короткие выступления. Бывали вечера, когда Клавдия пела по три концерта за вечер на разных площадках. У нее даже появилась своя публика — те первые фанаты, которые ходили "на Шульженко". Наконец, в 1929 году она попала на свой "самый главный" концерт, устроенный по случаю Дня печати — на сцене "Мариинки". Успех пришел мгновенно — на бис ее вызывали трижды.

Она стремилась закрепить схваченную "за хвост" удачу и подала заявление на участие в первом конкурсе артистов эстрады. Среди трех песен, обязательных для исполнителя, Шульженко выбрала популярную в то время кубинскую "Челиту". Каково же было удивление, когда она увидела, что по меньшей мере дюжина певиц включила эту же песню в первый тур. "Звездный" характер человека проявляется именно в таких сложных для самолюбия актера ситуациях. Шульженко решила не снимать из репертуара хорошо сделанную песню — она так сильно верила в себя, что легко смогла убедить и окружающих в своей неповторимости. По условиям конкурса "бисы" были запрещены, но зрители не отпускали Шульженко, аплодисменты не стихали. В нарушение порядка она спела на "бис"…

Одна за другой вышли пластинки. Продавались тысячами. Кажется, не было дома, где бы не звучал голос Клавдии Ивановны. Она становилась кумиром, "соловьем" Советской России, любимой певицей, которой авторы почитали за счастье отдать свои новые произведения. "Дольше всего я репетировала "Руки". Влюбленный Жак и Лебедев-Кумач написали ее для меня. Подарили мне эти "Руки"! Они считали, что руки мои поют. Смеются, страдают. Ах, как я была горда! Но песня не получалась. Ну абсолютно. Василий Лебедев-Кумач предложил бросить, не работать над ней. Не включать в репертуар. Я же упрямилась. Искала выразительные движения, интонации. Как режиссер, ставила свой мини-спектакль".

Шульженко вообще с большой охотой использовала те небольшие театральные навыки, которые успела освоить в мастерской Синельникова. Она любила эффектные паузы в середине песни, с удовольствием прибегала к реквизиту на эстраде, она знала, что песня — маленький спектакль, и гордилась своей "тайной", "подпольной" режиссурой. Драматургически раскладывая будущий номер, она достигла в этом совершенства — в соединении секретов театра и эстрады.

Она одной из первых на отечественной эстраде стала создавать концертные программы, объединенные общей темой. Так, в 1947 году состоялась премьера песенной сюиты Василия Соловьева-Седого "Возвращение солдата", в которой воплотилась давняя мечта Клавдии Ивановны — единолично сыграть на сцене музыкальный спектакль.

Звездным часом карьеры Шульженко стала Великая Отечественная война. Вот где буйный азарт, неуемная энергетика певицы смогли выплеснуться до донышка. Буквально с первых дней войны Шульженко начала выезжать на фронт, она не знала отдыха и сна, пела на аэродромах, в цехах, под бомбежками, пела в пыли от проезжающих танков и в двадцатиградусный мороз. Остается удивляться самоотверженности, даже отчаянной смелости Клавдии Ивановны — она словно ставила рискованные эксперименты над собственным голосом. В первый год войны Шульженко дала 500 концертов в совершенно нечеловеческих условиях. Сверхпопулярность давалась недешево, но артистка готова была заплатить за нее любую цену.

Визитной карточкой Клавдии Шульженко на долгие годы стал "Синий платочек" — песня с необычной историей. Однажды после очередного концерта к актрисе подошел стройный молодой лейтенант:

"Михаил Максимов, — представился он. — Я написал песню для Вас. Долго думал, но все не получалось… Мелодию взял известную — "Синий платочек", я ее слышал до войны, а вот слова написал новые…"

Лейтенант протянул Шульженко тетрадный листок. Мелодия "Синего платочка" действительно была широко знакома. Ее автора, польского композитора Иржи Петербугского, знали как создателя исполнявшегося чуть ли не на каждом шагу танго "Утомленное солнце". Ностальгия по довоенному быту, запечатленная в музыке, соединилась с суровыми словами лейтенанта Максимова, и подхваченная Клавдией Шульженко песня стала любимой для солдат войны. Пожалуй, редкой песне суждена столь долгая жизнь. Практически ни один концерт Шульженко уже не обходился без этого музыкального шедевра. "Синий платочек" соединил в себе лирический талант Клавдии Ивановны и ее огневой, лихой характер, ее непоколебимый оптимизм и веру в силы человека. Говорят, плохо, если актрису знают благодаря одной-единственной удавшейся роли, и все же не так уж плохо, когда певицу связывают с одной "самой-самой любимой" песней. Шульженко навсегда останется "той", кто пела "Синий платочек", "той", кто победно взмахивала рукой и срывающимся голосом, словно из автомата, речитативом чеканила:



Строчи, пулеметчик, за синий платочек,

Что был на плечах дорогих!



Они были очень нужны друг другу — фронтовики, с огрубевшими, запыленными лицами, и эффектная, в неизменном концертном платье, несколько манерная, из другого мира женщина. Они видели в ней чудо райской, прекрасной жизни и готовы были многое отдать, чтобы только коснуться этого "божества". Много лет спустя Шульженко вспоминала, как поднесли ей девушки-связистки букет полевых цветов, собранных на нейтральной полосе, простреливаемой вражескими снайперами. Она пела для них долго, все, что они хотели…

В личной жизни Клавдия Шульженко тоже была победительницей, но оказалось, что это штука весьма тонкая и гораздо менее прочная, чем карьера звезды. И победительница иногда приходит к одиночеству и обыкновенной "бабской нескладухе".

Он приехал из Одессы, ее герой, Владимир Коралли — обворожительный, веселый, с улыбкой во весь рот, прекрасный конферансье-куплетист. И сама фамилия его, если вслушаться, была полна магии. В ней звучал рокот моря, сияли солнце и кораллы. Девчонки влюблялись в нового героя повально и страстно. Но Клаве стоило взглянуть — и одесский Коралли, король, был уже у ее ног. Роман был стремительный, шумный, со скандалами поверженных соперниц, с недовольством родителей.

"Его мать была категорически против брака, — вспоминала Шульженко. — Считала меня ветреной, сумасбродной. И все же… Все же через полгода мы поженились. Прожито вместе четверть века. Конечно, бывало всякое. Но, главное, были единомышленниками. Родила ему Гошу. Сын рос — весь в него". Они действительно прожили, не расставаясь, практически 25 лет. Коралли успешно руководил джаз-бендом, который сопровождал Клавдию на всех концертах. Они вместе создавали "Шульженко" — тот имидж, который привел певицу к всенародной славе. Но однажды ей все опостылело — семья, любящий муж, повзрослевший сын… И тогда появился Гриша… А может, опостылело потому, что появился Гриша — Григорий Епифанцев. Кинооператор. И она, как девчонка, потеряв голову, бросила все. И ушла к нему…

Конечно, из этого сумасшедшего брака, из этого вызова собственному старению ничего не получилось. Ее ждала расплата за наваждение, за самовлюбленность, за страсть — одиночество. Всю последующую жизнь она желала лишь одного — прощения сына.

В послужном списке Шульженко 23 пластинки. Последняя ее работа "Портрет", состоящая из одиннадцати произведений, заключалась все той же легендарной песней "Синий платочек". И спустя много лет постаревшая Клавдия Ивановна на своем творческом вечере вспоминала — где же тот добрый гений, стройный лейтенант Максимов, подаривший ей однажды лебединую песню ее души, скромный "Синий платочек".