«Ах! окаянный вольтерьянец!» — вскричала старая графиня о Чацком, который «переменил закон». Слово «вольтерьянец» в грибоедовские времена, да и позже было весьма обиходным для определения безбожников, вольнодумцев и скептиков, что свидетельствует о стойкой популярности Вольтера в России. И не только в ней. По-мефистофельски он искушал и отрезвлял сильные и губил слабые европейские умы. «Нет такого зла, — говорит ангел вольтеровскому герою Задигу, — которое не порождало бы добра». Сравним со словами Мефистофеля Гёте: «Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Сомерсет Моэм, к примеру, перед тем как браться за перо, освежал себя вольтеровским «Кандидом»: «Читая его, я как бы подставлял голову под душ блеска, остроумия, изящества».

Чтобы представить полноту понятия «вольтерьянец», а оно стало определением человеческого типа, стоит вспомнить то, с чем сражался французский Мефистофель своим язвительным пером. «Вольтеру нравилось выводить на сцену священнослужителей, которых он называл магами, судей, именуемых муфтиями, банкиров, инквизиторов, простаков и философов», — пишет Андре Моруа.

Что касается женщин, их Вольтер тоже не очень жаловал. «Увидев, таким образом, решительно все, что на свете было доброго, хорошего и достойного внимания, я решил не покидать больше моих пенатов никогда, — саркастически говорит его герой-путешественник Сакрментадо. — Оставалось только жениться, что я вскоре исполнил, и затем, став как следует рогат, доживаю теперь на покое свой век в убеждении, что лучшей жизни нельзя было придумать».

Словом, «ничего во всей природе благословить он не хотел», — как писал Пушкин о великосветском последователе Вольтера Александре Раевском. Да и сам поэт пережил отроческое увлечение Вольтером, в шестнадцать лет провозгласив:



Соперник Еврипида,

Эраты нежный друг,

Арьоста, Тасса внук —

Скажу ль?.. отец Кандида —

Он все; везде велик,

Единственный старик!



Настоящее имя Вольтера — Мари Франсуа Аруэ. Он родился 21 ноября 1694 года в Париже. Отец его служил нотариусом и настаивал на том, чтобы сын также избрал профессию юриста. Однако Вольтер, окончив иезуитский колледж и вырвавшись на свободу из иезуитских тисков, сблизился с аристократическими вольнодумцами (так называемое общество Тампля) и начал упражняться в жанре «легкой поэзии». Сардонический нрав поэта взял свое, и вскоре эпикурейские мотивы в его стихах сменили язвительные выпады по адресу регента и его двора. Вольтер был заключен в Бастилию (1717), где, надо сказать, с пользой провел время, написав свою первую трагедию «Эдип».

После успешной ее постановки на парижской сцене в 1718 году двор увидел в нем преемника Корнеля и Расина, все простил и приблизил к себе. Вольтер стал модным поэтом великосветских салонов, но после громкого скандала с неким дворянином Роганом снова оказался в Бастилии, а затем, в 1726 году, был выслан из Франции.

С 1726 по 1729 год он жил в Англии, после чего вернулся в Париж. Его философские «Письма об английской нации», изданные в Лондоне в 1733 году, противопоставляли «свободное английское общество» абсолютистской Франции: «Я не знаю, кто полезнее для государства, хорошо напудренные господа, точно знающие, когда встает король и когда он отходит ко сну, или же торговцы, обогащающие страну». По мнению Вольтера, торговля сделала англичан свободными, а Англию — великой. В следующем году «Письма» вышли во Франции и как еретические были осуждены парламентом на сожжение. Вольтер бежал в имение маркизы дю Шатле (на границе Лотарингии), с которой его связывала нежная дружба, и прожил там одиннадцать лет.

Эти годы можно назвать самыми благополучными для «одержимого» Вольтера. Мадам дю Шатле умиротворила его чувства и своей заботой обеспечила ему независимость, что позволило сосредоточиться на литературном труде. За это время были написаны философские и исторические работы: «Век Людовика XIV» (изд. 1751), «Опыт о нравах и духе народов» (изд. 1756) и др.; дидактические поэмы «Светский человек» (1736) и «Рассуждение в стихах о человеке» (1738); трагедии «Альзира, или Американцы» (1736), «Фанатизм, или Пророк Магомет» (1742), «Меропа» (1743) и др.

В этот же период Вольтер создает сколь ироническую, столь и кощунственную поэму «Орлеанская девственница» (1735). Народная героиня Франции Жанна д'Арк — Орлеанская дева, — возглавившая борьбу своего народа против английских захватчиков в ходе Столетней войны (1337–1453), становится в поэме комическим персонажем, а вся война сводится к скабрезным «битвам» короля и свиты за обладание Жанной. (В 1920 году Жанна д'Арк канонизирована католической церковью.) Пафос поэмы обнаружил, что главный противник Вольтера не монархия, которая может стать «просвещенной», а Церковь, по его мнению, с просвещением несовместимая. Поэма была опубликована анонимно в 1755 году.

Но вернемся к Вольтеру, который пока не разгибает спины за письменным столом в замке маркизы дю Шатле.

К 1745 году Вольтер благодаря острому перу становится настолько известен и популярен как «просвещенный ум», что едва ли не все короли Европы приглашают философа к себе, французский двор начинает заигрывать с ним, его поддерживает фаворитка Людовика XV всесильная мадам де Помпадур, и он снова обживается в Париже.

Королевский двор обласкивал Вольтера всевозможными знаками внимания. Людовик XV пожаловал ему титул камергера и назначил придворным историографом, Французская академия избрала его своим членом. Однако Вольтер не стал бы тем Вольтером, которого мы знаем, если бы позволил себя приручить. Его боевой запал по отношению ко всем государственным установлениям неустанно срабатывал, что вынуждало Вольтера скитаться по Европе.

Сторонник просвещенного абсолютизма, Вольтер хотел влиять на королей и попытался превратить Людовика XV в образцового монарха. Одно из главных условий «просвещенной монархии» по Вольтеру — выход короля из-под влияния Церкви. Из этого ничего не вышло, и пребывание в Париже для Вольтера стало невозможным. Он покинул Версаль, приняв приглашение прусского короля Фридриха II, который увлекался в ту пору ролью «просвещенного монарха». Наставник королей провел при его дворе три года (1750–1753), но потерпел ту же версальскую неудачу, насмерть рассорившись и с Фридрихом.

Наконец в 1758 году Вольтер навсегда поселился в своем имении Ферней в Швейцарии, на границе с Францией, и оттуда бомбардировал весь мир письмами, памфлетами, трактатами со своим знаменитым призывом «Раздавите гадину!» — в сторону Церкви.

Там же он создал свою самую известную книгу — «Кандид, или Оптимизм». Вольтер приступил к работе над ней в 1758 году. К тому времени все обольщения отлетели от него. Маркиза дю Шатле обманула его с лучшим другом и умерла в родах, творческие муки над композицией трагедий и эпопей не сделали его знаменитым поэтом, короли не желали становиться просвещенными монархами по предлагаемому им образцу, и от их гнева приходилось ударяться в бега… «Увидев, таким образом, решительно все» и, подобно своему герою Сакрментадо, «став как следует рогат», Вольтер окончательно разочаровался в мироустройстве, что еще более обострило его язвительное перо. Музой его сделался гнев (к слову, довольно сильный и не такой уж редкий род вдохновения). «Кандид, или Оптимизм», где Вольтер сводил счеты со всем миром, был написан в жанре философско-сатирической повести, начало которому положил почитаемый им Монтескье в «Персидских письмах» (1721).

Вольтер называл себя служителем всех девяти муз, но более всего преуспел именно в жанре философской повести. И, надо сказать, обратился он к этому жанру в философском возрасте — наиболее известные произведения написаны им после шестидесяти лет. «В восемнадцать лет Вольтер верил, что он оставит по себе память как большой трагический актер; в тридцать — как крупный историк; в сорок — как эпический поэт, — пишет Андре Моруа. — Он и не думал, создавая в 1748 году "Задига", что в 1958 году люди с удовольствием будут читать эту маленькую повесть, тогда как "Генриада", "Заира", "Меропа", "Танкред" будут покоиться вечным сном на полках библиотек».

Первая повесть Вольтера «Мир, как он есть», которую можно назвать философской, была написана еще в 1747 году, когда он вместе с мадам дю Шатле, после очередной неприятности при королевском дворе, вынужден был искать убежища у герцогини де Мен. Там же, чтобы развлечь герцогиню, он написал «Видения Бабука», «Мемнон, или Человеческая мудрость», «Путешествие Сакрментадо», «Задиг, или Судьба». Ежедневно Вольтер писал по одной главе, а вечером давал читать герцогине. Эти остроумные повести настолько нравились ей, что она заставляла Вольтера читать их гостям. На все просьбы издать их писатель отмахивался, говоря, что эти повестушки, написанные для увеселения публики, не заслуживают внимания.

В «Кандиде» писатель сатирически обыгрывает популярную в то время теорию немецкого философа Лейбница (1646–1716), в соответствии с которой существует некая свыше «предустановленная гармония», а значит, мир создан Богом как «наилучший из всех возможных миров». Вольтер вложил эту идею в уста одного из главных героев — философа-оптимиста Панглоса, пытающегося убедить своего молодого ученика Кандида, что все к лучшему в этом лучшем из миров.

По существу вольтеровский спор с Лейбницем вылился в пасквиль на христианские представления вообще. Вольтер, «в науке искушенный», хотел логикой язвительного ума «поверить гармонию», которая постигается чувством.

Автор отправляет Кандида бродить по свету, сталкивает его с инквизицией, делает свидетелем убийств, краж, насилий, происков парагвайских иезуитов, посылает на войну, которая в свете теории Лейбница представлена так: «Что может быть прекраснее, подвижнее, великолепнее и слаженнее, чем две армии! Трубы, дудки, гобои, барабаны, пушки создавали музыку столь гармоничную, какой не бывает и в аду. Пушки уложили сначала около шести тысяч человек с каждой стороны; потом ружейная перестрелка избавила лучший из миров не то от девяти, не то от десяти тысяч бездельников, осквернявших его поверхность. Штык также был достаточной причиной смерти нескольких тысяч человек. Общее число достигало тридцати тысяч душ. Кандид, дрожа от страха, как истый философ, усердно прятался во время этой героической бойни».

Простодушному Кандиду недостает фанатичности Панглоса, чтобы по его примеру оставаться оптимистом и воспринимать все «к лучшему», даже когда высечен инквизицией. «Что такое оптимизм?» — спросил Какамбо. «Увы, — сказал Кандид, — это страсть утверждать, что все хорошо, когда в действительности все плохо».

Когда Кандид снова встречается с Панглосом, который за время их разлуки тоже прошел свои мытарства, потеряв нос, ухо и глаз, между ними происходит такой диалог: «…Мой дорогой Панглос, — сказал ему Кандид, — когда вас вешали, резали, нещадно били, когда вы гребли на галерах, неужели вы продолжали думать, что все в мире идет к лучшему?» — «Я всегда оставался при своем убеждении, — отвечал Панглос, — потому что я философ. Мне непристойно отрекаться от своих мнений: Лейбниц не мог ошибиться, и предустановленная гармония есть самое прекрасное в мире, так же как полнота вселенной и невесомая материя».

Каждый эпизод книги, сюжет которой охватывает весь мир, содержит сатирический намек. Перед читателем проносятся разные страны: Германия с пошлыми геральдическими притязаниями баронов, Франция, где «обезьяны поступают как тигры», Венеция, где «хорошо только одним нобелям»…

Женевские издатели братья Крамеры отважились напечатать «Кандида», и в феврале 1759 года повесть появилась во Франции, чтобы тут же попасть в список запрещенных книг. Однако в марте разошлось еще пять тайных изданий. Вольтер открещивался от своего создания как мог: «Что за бездельники приписывают мне какого-то Кандида, забавы школьника. Право, у меня есть другие дела», — писал он аббату Верну.

В 1767 году выходит философская повесть «Простодушный», полемизирующая со взглядами Жан Жака Руссо. Вольтер сталкивает руссоистского «естественного человека» с нравами абсолютистской Франции, и из этого столкновения его пылающий ум высекает множество сатирических искр.

Продолжающая линию философских повестей «Вавилонская принцесса» содержала кощунственные выпады против Священного писания и религиозных ритуалов, что стало последним камнем в стене между Вольтером и Церковью. Век спустя критик Эмиль Фаге, упрекая Вольтера в том, что тот все изучил и рассмотрел, но ничего не углубил, задавался вопросом: «Кто он — оптимист или пессимист? Верит ли он в свободу воли или в судьбу? Верит ли в бессмертие души? Верит ли в Бога?» И эти вопросы возникают у каждого человека над страницами вольтеровских произведений.

Вольтер, нападая на Церковь, тем не менее нигде прямо не декларировал своего атеизма. О нем ходил такой анекдот: «Господин Вольтер, вы помирились с Богом?» — «Мы с ним кланяемся, но не разговариваем».

Думается, что ближе всех к разгадке вольтеровского феномена подошел Василий Розанов. В одной из своих записей он приводит слова Ивана Карамазова: «Один старый грешник (имеется в виду Вольтер. — Л.К.) сказал в прошлом веке, что если бы не было Бога, то следовало бы его выдумать», и далее так комментирует вольтеровскую фразу: «И не то странно, не то было бы дивно, что Бог в самом деле существует; но то дивно, что такая мысль — мысль о необходимости Бога — могла залезть в голову такому дикому и злому животному, как человек: до того она свята, до того премудра и до того она делает честь человеку» (курсив Розанова).

Фигура Вольтера по влиянию была самой значительной в XVIII веке (этот век называют «вольтерьянским») и ознаменовала то состояние человечества, когда его интеллектуальная гордыня начала соперничать с религиозным чувством. К концу XIX века бурное развитие техники и научные открытия приведут к обожествлению науки — ей отведут место Бога, и XX век станет веком атеизма. Лишь к исходу столетия человек, с главным подарком нового божества в руках — атомной бомбой, ощутит свою беззащитность, свое сиротство и начнет поглядывать на небеса — «Господи, воззвах к Тебе…», что, по словам Розанова, действительно «делает честь человеку».

Вольтер оставил огромное литературное, философское и эпистолярное наследие. «Только Вольтер, — по словам Гёте, — привел в движение такие умы, как Дидро, д'Аламбер, Бомарше». Он сотрудничал с этими просветителями в Энциклопедии, для которой писал статьи на темы истории, философии, морали.

Россия познакомилась с Вольтером в конце 20-х годов XVIII века, первыми переводчиками его были Кантемир и Ломоносов. Переписка Екатерины Великой с Вольтером способствовала популярности идей французского писателя и философа среди дворян. После смерти Вольтера Екатерина купила его библиотеку — 6902 тома книг и 20 томов рукописей. Издатель И.Г. Рахманинов в 1785–1789 годах выпустил «Полное собрание всех переведенных на российский язык сочинений Вольтера». Однако Французская буржуазная революция конца XVIII века, в которой идеи Вольтера сыграли роль пороха, отрезвила русскую императрицу, и специальным указом она запретила издание «крамольных» сочинений своего прежнего кумира.

Вольтер умер 30 мая 1778 года. Перед смертью «старый грешник» высказал просьбу, чтобы его погребли по церковному обряду. Найти священника, который согласился бы совершить этот ритуал, не удалось, а без этого предать тело земле в аббатстве, где находился Ферней, было невозможно. Племянник писателя аббат Миньо в ночь на 31 мая усадил мертвого Вольтера в карету, имитируя живого «пассажира», и через двенадцать часов бешеной езды доставил в аббатство Сельер в Шампани, где тайно совершил обряд и захоронил. Во время Французской революции 1791–1794 годов по решению Конвента останки Вольтера были перенесены в Пантеон.

Вольтер был великим искусителем Европы, ее злым гением, но, думается, у него все же была миссия — он поставил человека перед выбором, который каждый должен был совершить для себя и совершает до сих пор.

И чтобы завершить такую сложную тему, как Вольтер, предоставим слово двум не менее авторитетным мыслителям, нежели он.

«Вы… не можете себе представить значения, какое имел Вольтер и его великие современники в годы моей юности, — говорил Гёте незадолго до своего ухода Эккерману, — и в какой мере властвовали они над всем нравственным миром. В своей автобиографии я недостаточно ясно сказал о влиянии, какое эти мужи оказывали на меня в молодости, и о том, чего мне стоило от него оборониться, встать на собственные ноги и обрести правильное отношение к природе».

«Скажите сразу, не думав, что сказал Вольтер дорогого человеку на все дни жизни и истории его? — спрашивал в 1912 году Василий Розанов, переживший в прошлом не одно искушение и сам искушавший. — Не придумаете, не бросится на ум. А Христос: "Блаженны изгнанные правды ради". Не просто "они хорошо делают" или "нужно любить правду", "нужно за правду и потерпеть", — а иначе: "БЛАЖЕННЫ ИЗГНАННЫЕ ЗА ПРАВДУ, ИБО ИХ ЕСТЬ ЦАРСТВО НЕБЕСНОЕ". Как изваянно. И стоит 1900 лет. И простоит еще 1900 лет…» (Выделено Розановым.)